Иоаким и Анна долго были бесплодны. Так говорит Предание. Что значит это неплодство, нам трудно понять. Но нужно постараться. Бесплодие утробы есть некая длящаяся суббота. Ведь суббота касалась не только непосредственного труда, но и отношений с рабами, с землей и рабочим скотом. Земля, стоящая под паром, субботствовала Богу. И вол, имевший некий покой от труда, субботствовал. Утроба Анны субботствовала и была незачинающей.

Теперь уйдем от этих слов к словам другим. Когда Господа Иисуса убили, когда умер Он на позорном Кресте, тогда приближалась суббота. И сняли с поспешностью тело Иисусово с орудия казни, и положили в новом гробе, «да не останут на кресте телеса в субботу – бе бо велик день тоя субботы». А женам-мироносицам, находящимся под игом Закона, пришлось пережидать целые ритуальные сутки, чтобы на рассвете первого дня пойти к гробу Господню с миром в руках. Этот субботний покой жен-мироносиц, возможно, был самым тяжелым в истории Израиля субботним покоем. Одно дело, когда ты отдыхаешь. Но совсем другое дело, когда ты готов бегать, и рвать на себе волосы, и плакать и идти куда-то – не ведомо – куда, – а ты должен по заповеди сесть на месте и сидеть целые сутки. О! это были великие сутки очень тяжелого бездействия. Бездействие вообще есть вещь очень тяжелая.

Может, вы думаете, что люди в большинстве своем устали от суеты и мечтают о покое? Ничуть не бывало. Они не могут иначе жить, как только в суете и в маете. Посади их в тишину, и они начнут бить головой о стену, чтобы их выпустили туда, где орет телевизор, где мигает реклама, где рассказывают слухи и сплетни. Или вы этого не знали? Тогда вы не понимаете смысл субботнего покоя. Господь заповедал, приказал Своему народу упражняться в молчании и бездействии. На дурь у нас хватает сил. А вот молча и тихо сидеть мы не можем. Особенно трудно сидеть без действия, когда совершается нечто великое. «Как же без меня? Как же я не увижу?» Вот, все побежали, а я субботствую. Да это же – пытка. Суббота есть пытка для суетного человека.

А если субботствует утроба? Если мы хотим детей, а утроба не удерживает семени? Современный человек нетерпелив. Он имеет на службе у своего эгоизма технические подспорья и медицинские технологии. Нет детей – добудем. Осеменимся чужим семенем. Наймем суррогатную мать. Вычудим что угодно, но сидеть сложа руки не будем. Так ведь? А Иоаким и Анна субботствовали. Неплодной была утроба, и ничего, кроме молитвы, не предпринимали состарившиеся праведники. Надо почувствовать эту разницу между тем мировосприятием и нашим. Надо почувствовать.

Наконец терпение вознаграждается. Я дерзаю проникнуть на малую секунду в опочивальню родителей Богоматери, чтобы сказать: было чудо! Похоти по старости уже не было, но желание родить ребенка оставалось. И в омертвевших телах возникло взаимное супружеское влечение, и была святая близость престарелых праведников, близость, которая обнаружилась со временем тяжестью под сердцем. Суббота закончилась. Закончилось терпеливое ожидание милости и священное бездействие. Настала пора воскресенья, то есть первого дня недели, который вскоре получит это имя. Так увенчивается священная праздность. Есть ведь праздность греховная, рожденная ленью и унынием. А есть праздность священная, рожденная мыслью о том, что не все в мире зависит от меня. Все уже сделано. Я должен покоиться и не перегружаться тем, что от меня не зависит. Это бездействие есть проявление веры и мужества перед Тем, Кто все творит правильно.

Значит, пора учиться священному бездействию и нам. Кое-кому нужно вбивать в голову мысли о необходимости трудиться до седьмого пота, зане он лентяй есть. Но многим нужно внушать идею безмолвного ожидания, идею молчаливого бездействия в ожидании ответов от Бога, Которому ты принес свои просьбы.

Да научимся мы со временем благой активности и благому устранению от активности. И то и другое да не убежит от нас. Потому что сухость, пустота, долгое ожидание милости, чувство бесплодности тоже полезны человеку. Они закаляют его. Они дают ощутить величие идущего вслед за ними дара Божия. Да и что было бы вселение в Обетованную Землю, если бы за спиной не маячили многолетние призраки пустыни?

Иоаким и Анна были долго бесплодны. Иоаким и Анна родили наконец дитя. Иоаким и Анна субботствовали в бесплодии. Иоаким и Анна дождались подобия воскресения, родив Матерь Иисуса.

Да придет и к нам всем духовная плодовитость после многих лет подлинного бесплодия. Да будет так – когда Бог захочет, когда мы будем готовы.

Его изображение есть едва ли не в каждом храмовом иконостасе. И это неслучайно. Так же, как и то, что о нем нам напоминает священник – каждый раз перед самым Причащением: «…не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем».

На каждом этапе своего непростого и замедленного воцерковления я вновь и вновь обращалась к этим стихам Евангелия от Луки (23: 42), думала о судьбе обратившегося ко Христу разбойника. И хотя уподобиться ему в смирении, исповедать Христа так же, как он, не могла, как и теперь не могу, это размышление всякий раз оборачивалось уроком.

Урок первый: принять прощение

Одной из причин моих обращений к благоразумному разбойнику была боль от вины. Не от греха, подчеркиваю, а от вины, которая есть плод греха, его результат; вины перед людьми, которых обидела, ранила, которым принесла страдание. Эти эпизоды выплывали из памяти один за другим. И я говорила о них на исповеди. Священник накрывал меня епитрахилью, но легче от этого мне почему-то не становилось. «Аз, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю…» Хорошо, я верю, что он разрешает – меня, но как быть с ним, с нею, с ними?..

И всякий раз, делая шаг от аналоя, видела я лицо прощенного разбойника – с крестом на плече среди райских деревьев. И думала: а ведь о нем тоже можно спросить: какое он имеет право на радость? Он в Раю – прекрасно, а как же та кровь, которую он пролил, те сородичи, которых он продавал в рабство язычникам, как же вдовы, сироты, старики родители, обездоленные его разбоем?

А убитый Урия, а Вирсавия, совращенная и опозоренная царем Давидом, как же они?.. Я вслушивалась в 50-й псалом. Меня поражало то, как верит Давид в прощение, в то, что Господь может омыть его, дабы он убелился паче снега; в то, что для него, Давида, из-за похоти своей сотворившего такую беду, возможны «радость и веселие»…

Несколько лет подряд я по приходскому послушанию вела переписку с осужденными к пожизненному лишению свободы. Это, конечно, тема отдельная: здесь скажу лишь о том, что письма мы оттуда получали – очень серьезные. Письма людей, которые, оказавшись в предельно жестких условиях и практически без надежды на изменение жизни к лучшему, – действительно поняли, зачем им это дано, нашли в себе силы обратиться к Богу, поблагодарить Его – и начали реально меняться.

Осторожно подбирая слова для ответных писем, я понимала: те, кого мои адресаты убили, не воскреснут, разве только в Судный день; те, кого они осиротили, никогда уже не будут жить без страшной боли внутри. Но Тот, Кому молился царь Давид, Тот, Кто сказал разбойнику: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23: 43), знает все и об их судьбе, и об их страдании тоже. Как ни странно, как ни дико даже для неготового человека это звучит, Ему равно дороги и жертва, и убийца, Он им обоим хочет одного: спасения. И подлинная победа над злом – это не наказание преступника, как кажется подчас нам, привыкшим жить одними только земными понятиями о справедливости, а именно его раскаяние и обращение к Богу. К сожалению, это происходит нечасто.

Подлинная победа над злом – это не наказание преступника, а именно его раскаяние и обращение к Богу

Возвращаясь от этих примеров к собственным грехам, я как-то понемногу начала понимать, что надо уметь принять прощение – как принял его благоразумный разбойник. Не знаю толком, из-за чего – из-за гордости, уныния, маловерия? – мы упорно пытаемся судить себя сами, меж тем как Судия у нас один, и не надо пытаться заменить Его суд собственным судом над собой; нельзя противопоставлять самонепрощение прощению Божиему.

Нет, это не значит, что на прошлое нужно махнуть рукой, что жертвы твоих грехов с какого-то момента тебе безразличны. Напротив – те долги, которые мы в силах вернуть, необходимо вернуть, как это сделал начальник мытарей Закхей (см.: Лк. 19: 8). Как вернуть? Молиться за раненных нами людей; потрудиться, пока не поздно, для тех, кому мы в иные годы много чего недодали; изменить в отношениях с ближними то, что мы можем сейчас изменить. Все это реально, и во всех этих трудах у нас есть помощники, молитвенники за нас: близкие нам святые и он – безымянный разбойник, первым вошедший в Рай; его молитвы о нас мы тоже можем попросить, разве не так?

Урок второй: открытие совести и познание слабости

Конечно, я думала о том, почему этот разбойник оказался благоразумным, чем он отличался от своего товарища, который, напомню, злословил «Царя Иудейского»; почему именно с ним после всех его кровавых дел произошло вдруг такое чудесное обращение.

Нет, конечно, не вдруг это произошло. Человек не становится другим вот так – вдруг, за минуту (какой бы эта минута ни была), без созревших внутренних причин или предпосылок. Наше формирование и наша, в конечном итоге, судьба – это неразрывная цепь причин и следствий, тут же становящихся причинами. У каждого нашего поступка есть предыстория – ни один из них мы не совершаем «ни с того ни с сего». В этом смысле, действительно, чудес не бывает. Казненный разбойник шел к великой минуте, к своему крестному исповеданию всю жизнь. Жизнь его была преступной, блудной, жестокой, однако она не загасила в нем той божественной искры – совести, – что, по слову аввы Дорофея, всеяна Богом в каждого из нас.

Совесть была жива. Она не давала человеку принять происходящее с ним как норму. Она создавала зазор меж самим человеком и тем, что человек делал. Благодаря совести человек не был равен самому себе. И, наверное, страдал. Но одно дело – страдать, другое – изменить свою жизнь: уголовная среда – что тогда, что сейчас – так просто своих не отпускает.

А нет ли у нас с вами в памяти эпизодов, когда мы не смогли преодолеть давление среды, не уголовной, конечно, обычной?.. Когда мы не нашли в себе нравственных сил, чтобы просто – не смолчать, встать, сказать: люди, мы неправы сейчас; то, что мы делаем, делать нельзя?.. Когда мы не защитили жертву, побоялись вступить из-за ближнего в конфликт – с «коллективом», как принято это называть, или с начальством?..

И ведь каждый раз – заметьте: каждый раз – даже если не осознавали! – все равно чувствовали: что-то не то. Неправильно что-то здесь. Нельзя было так…

Чувствовали потому, что совесть в каждого из нас всеяна, она где-то в самой сути человеческой живет, в том, что человека от всех иных живых существ отличает. Нет человека без совести, и у того, второго разбойника она тоже была! Весь вопрос в том, что человек с нею делал.

Открывая в себе совесть, человек Бога в себе открывает – и свою слабость тоже

Открывая в себе совесть, человек, по сути, Бога в себе открывает и тварность свою и высокое свое предназначение познает. Но он ведь и слабость свою открывает тоже. Раскаяние и есть, по сути, познание и признание человеком собственной слабости. Отчет в ней – так можно сказать. Приколоченный к кресту преступник в последние, крайне мучительные минуты своей жизни, когда нечего уже терять и некуда откладывать, делает именно это – признает свою слабость, дает себе отчет в том, что не смог прожить свою жизнь иначе – не во зле.

Но он ведь не только себе в этом отчет дает, не только товарищу об этом сообщает: в следующем стихе Евангелия от Луки (23: 42) он обращается с этим к распятому рядом Безгрешному.

Урок третий: обращение

В церковной жизни часто бывает так: что-то слушаешь или читаешь регулярно, в течение нескольких лет, и вроде бы понимаешь – но во всей глубине своей смысл этих слов до тебя доходит внезапно. И поражает.

Так дошел до меня смысл слов святителя Иоанна Златоуста из молитвы, входящей в Последование ко Святому Причащению:

«…но от покаяния Тебе пришедшия вся, в лице Твоих другов вчинил еси, Един Сый благословенный…»

Я поняла, что покаяние – это не просто сожаление о грехах и греховных делах, это обращение от них к «Распятому же за ны при Понтийстем Пилате». Это шаг из греховного состояния не просто в некое другое, правильное, а именно к Нему.

Покаяние – это не просто сожаление о грехах. Это обращение от них к «Распятому же за ны»

Нам весьма присуще это на самом деле – переживание собственной греховности без обращения к единственному подлинному Врачу. Человек страдает наедине с самим собой, страдает от невозможности себя принять, от несоответствия реальности тем идеальным представлениям о собственной персоне, которые он бессознательно в себе вскормил. Это не покаяние в христианском смысле слова, это, по сути, страдание гордости. Его результат – неуверенность в себе, психологическая неустойчивость, невротичность, а подчас и депрессия.

Напротив того, когда человек не просто сожалеет о чем-то содеянном, но сразу обращается с этим ко Христу, именно в Нем видя Помощника, Покровителя и Исцелителя, – тогда…

…тогда у человека возникает удивительное чувство устойчивости. Я знаю это по собственному опыту. Это интуитивное чувство верной дороги – как у птицы, летящей с юга на север. Не разумом поверяется эта верность, а тем, что глубже разума. Разумом не поверишь, что Он тебя сейчас «вчинил в лице другов» и поможет тебе как Друг, – а сердце это знает.

Урок четвертый: яко разбойник, исповедаю…

В духовной жизни своей человек бывает чрезвычайно парадоксален. Как ни страдала я от своей греховности, от количества прискорбных эпизодов в прошлом, исповедать своего Спасителя, «яко разбойник», я не могла. Срабатывала самозащита, привычка, несмотря ни на что, причислять себя к светлой части человечества. Хотя в иную минуту воспоминание о давней вине, огромной и непоправимой, приходило в такой разящей ясности…

…что я наконец задумалась: для чего?

И, как мне кажется, услышала ответ: для того, чтобы таким же ясным стало твое христианство. Чтобы не было оно поверхностным, дремотным, беглым, чтобы не произносила ты все эти слова: «…не хотяй смерти грешнаго, но якоже обратитися и живу быти ему» – как не имеющие к тебе отношения, только потому, что их положено произносить. Чтобы не числила ты себя положительной и чего-то заслуживающей «в любом случае», то есть безотносительно к вере.

Чтобы захотеть спастись, нужно понять, что погибаешь. Чтобы увидеть Его любовь, нужно увидеть все причины тебя не любить. Христианин – это тот, кто смотрит на Христа из точки своей греховности. Христианин – это и есть благоразумный разбойник; благоразумный разбойник – это и есть самый настоящий, до конца христианин. Боль от вины сравни с Его распятием на кресте. Тогда, может быть, действительно исповедаешь Его «яко разбойник»…

Сретение Владимирской иконы Пресвятой Богородицы

В Москву пришла страшная весть: с юга к городу двигались полчища Тамерлана (Тимура) – непобедимого и жестокого завоевателя. Непобедимого в прямом смысле этого слова: за всю свою долгую жизнь он не потерпел ни одного поражения. Тамерланом были завоеваны Персия, Ирак, Армения, Азербайджан, Месопотамия, Грузия, Индия и Сирия. К концу жизни Тамерлана, в 1405 году, его владения с востока на запад простирались от Черного моря до реки Ганг, а с севера на юг – от Аральского моря до Аравийского.

В 1395 году этот грозный покоритель почти всей Малой Азии и Кавказа пошел на Русь, достиг рязанских пределов, разорил город Елец и, направляясь к Москве, приблизился к верховьям Дона. Великий князь Василий Дмитриевич мужественно вышел с московским войском к Коломне навстречу врагу, но все понимали, что силы слишком неравные.

В этот великий и решающий момент истории стоял вопрос о существовании не только Москвы, но и всего Русского государства. Митрополит Киевский и всея Руси Киприан, возглавлявший Русскую Православную Церковь, как никто понимал это. Благословив в поход князя Василия, он призвал москвичей к покаянию, усердной молитве и всенародному посту. Затем по Божественному вдохновению он отправил во Владимир посольство, состоявшее из священнослужителей и бояр, за величайшей святыней Руси – Владимирской иконой Божией Матери.

Десять дней грандиозным крестным ходом несли икону в столицу. На протяжении всего пути икону окружала огромная масса людей, которые, стоя на коленях, неустанно взывали: «Матерь Божия, спаси землю Русскую!». Москва, во главе с митрополитом, семейством великого князя, духовенством и боярами, со слезами встречала икону Пресвятой Богородицы на Кучковом поле.

Сегодня улица, по которой тогда шел крестный ход из Владимира, называется Сретенкой (от славянского слова «сретение» – «встреча»), а ворота, которые появились впоследствии на месте Кучкова поля при сооружении Белого города, стали называться Сретенскими.

Вся Русь молилась в те дни перед иконой Матери Божией о спасении от неминуемой гибели.

И чудо совершилось.

Тамерлан дошел до города Ельца и по не понятным для историков обстоятельствам дальше к Москве не пошел, хотя перед ним лежал почти беззащитный город – легкая добыча и военная слава. Это произошло 26 августа 1395 года.

В летописях этот загадочный поступок Тамерлана, однако, объясняется так: в тот самый час, когда жители Москвы встречали икону и мо­лились перед ней, Тамерлан дремал в своем шатре. Вдруг во сне перед ним в лучезарном сиянии явилась Величественная Жена, Которая грозно повелела ему оставить московские пределы. Проснувшись в ужасе, Тамерлан призвал своих советников и стал допытываться, что означает это видение. Ему отвечали, что Величественная Жена – это Матерь Божия, великая защитница христиан. Именно поэтому, согласно летописям, гонимый страхом Тамерлан на следующий день повернул на юг.

На месте встречи Владимирской иконы митрополит Киприан основал Сретенский монастырь, а день 26 августа (8 сентября по новому стилю) празднуется с тех пор как день спасения Москвы и России от полчищ Тамерлана.

Вся эта драматическая история православным людям достаточно хорошо известна, но менее известно ее продолжение, которое тоже было результатом всенародных молитв и необычайно повлияло на весь ход русской истории. Повернув от Москвы на юг, Тамерлан начал грандиозный разгром Золотой Орды. Все степные города, враждебные тогда Руси, были разграблены и уничтожены в течение одного года. Хан Тохтамыш, в 1382 году сжегший Москву в отместку за поражение на Куликовом поле, бежал в Литву. После этого тотального разгрома Золотая Орда фактически перестала существовать как степная цивилизация, как единое государство. Для Руси это событие имело колоссальное значение.